Строки с сайта «Знай наших»
16.09. 21.01
Влад.
Точно «Знай наших». Вот такие мы все для Вас – НАШИ! И помочь не можем и ничего не можем. Так вот и познаются НАШИ! Сегодня будто жалеем, а завтра ухмыляться будем: сдулся Максименко. А ведь жалеем даже не Вас, а себя – читать будет нечего….

Одноклассники пришли на помощь Жулдыз.
Среди прочих материалов прошлого номера, была замечена читателями и статья «В любви и согласии» о семье Саптаевых. Вот, например, как откликнулся на неё посетитель сайта газеты под логином ARTstudio: « Мне всегда везло на учителей, и не просто на учителей, а на - хороших. Куантай Каримович Саптаев один из них. Человек он редкий, и писать о нём можно много. Как сейчас помню его уроки математики, которая у него казалась не скучной и трудной, а понятной и легкой. Помню, как просили его написать наши имена на арабском языке, который он самостоятельно выучил. О душевных же качествах этого человека не выразить пером. Чем могу, помогу»
А вот одноклассники младшей дочери Куантая и Райхан Саптаевых Жулдыз, которая сейчас находится на лечении в Челябинске, вместе со своими родителями и бывшим классным руководителем Татьяной Павловной Ситниковой: Гальченко Павел, Жаканова Анжелика , Зубченко Вика, Кузбаева Айнур, Букина Регина, Спиряева Марина, Цыбускина Ютта, Шкирман Иван, Сулейманов Хамзат, Кирьянова Юля, Нестеренко Григорий, сообща собрав для Жулдыз свыше 10000 тенге. Кроме того, они написали подружке письма, в которых рассказывают ей о новостях школьной жизни, советуют не унывать, слушаться врачей, чтобы с их помощью как можно быстрее вернуться в родную школу. Куантай Каримович и Райхан благодарят девочек и их родителей, Т.П. Ситникову за помощь и поддержку. Благодарны они и Артему Александрову, проживающему сегодня в Германии. Он тоже откликнулся на призыв помочь их дочурке. Ну а для тех, кто также не прочь помочь, называю адрес Саптаевых: Карабалык, Набережная, 89, телефон 3- 39-64.


Полноцветный, иллюстрированный журнал - визитка «Знай наших 2» 2007.
200 страниц о вчерашнем, сегодняшнем и завтрашнем дне Карабалыка-Комсомольца. О его знаменитостях и простых людях. О вас и для вас.
И, если Вы не прочь рассказать в этом журнале и о себе, своих родных и друзьях, о своем бизнесе и о своем хобби, о различных интересных, занимательных вещах, а также разместить рекламу, – поторопитесь!!!
Заходите, звоните! Договоримся!
Телефоны 3-36-75, 8-777-23-05-654.

Строки с сайта
«Знай наших»
16.09.2007
Хочу кричать!
- Пусть не будет «Знай наших». ВЫ БУДЬТЕ!

Можно, конечно, было уйти, как говорится, по-английски, не попрощавшись с читателями. Так даже, наверное, и лучше было бы. Тем более, что лучшие из них и без того всё поняли правильно. Тем не менее, объяснюсь, отвечу и себе, и читателям на вопросы, появившиеся в связи с прекращением выпуска газеты.

«Вот и вас задавили…»,-
таким образом первым прокомментировал выставленное на сайте сообщение о закрытии газеты логин «Правда». Но всё дело в том, что никто, никогда и никак на меня не давил. За полтора года ничего хорошего и ничего плохого в свой адрес от сидельцев властных кабинетов я так и не услышал. Хотя знаю, что там ЗН читают, точнее, по выражению одной не последней госпожи оттуда, ВЫСЛЕЖИВАЮТ. Возможно, какие-то претензии по поводу отдельных публикаций высказывались М. Айтказину. Но мне ничего о том неизвестно. Он вообще никогда никаких советов о чем писать, а о чем не писать, тем более, как писать, не давал. Хотя, допускаю, что некоторыми публикациями я, возможно, и ставил его в неприятное положение.
Для полноты картины моих отношений с властями нужно, пожалуй, добавить, что я так и не дождался ответов ни на одно из критических выступлений.
Почему, спросите так? Ларчик, на мой взгляд, открывается просто. Как-то реагировать на меня и мои наскоки, значит признать меня как журналиста, как личность, как равного себе в умственном развитии. А кому это нужно? Куда удобнее видеть во мне шута, тазшу, Иванушку-дурачка, записного скандалиста. Вот если бы сверху команда поступила, выполнили бы любую. Растоптать – и тут же растоптали бы, вознести на пьедестал – вознесли бы.
Газета оказалась ненужной не только власть предержащим, но предпринимателям, обывателям. Многие из них до сих пор даже не знали о существование такой газеты «Знай наших». А подавляющее большинство из тех, кто всё-таки как-то среагировал на неё, жалуясь и плачась тет-а-тет на бесчисленные обиды, чинимыми властями, правоохранительными и фискальными органами по отношению к ним, неизменно отказывался откровенно, в открытую высказаться с газетных страниц.
В лучшем случае разрешали воспользоваться фактами проявленного к ним произвола, не называя фамилий. В народе это называется «чужими руками жар загребать». В редакционных папках после визитов таких обиженных осталось несколько настоящих «бомб», взорвать которые я не спешил. Но их час, надеюсь, рано или поздно всё равно придет. Самое важное, что помогла «Знай наших» разглядеть, обнаружить в «наших» и «не наших», - это глубоко и, пожалуй, неискоренимо сидящий во многих страх: за себя, за своих детей, за свое будущее. Опасаясь потерять заработок, место работы, они, не, раздумывая, идут на сделку с собственной совестью, лгут, лицемерят, выдают желаемое за действительное.
Вместе с тем, газета помогла мне найти, встретить по-настоящему интересных людей, с которыми можно было откровенно поговорить, потолковать не только о мерзостях современной жизни. И таких ЖИВЫХ людей, включая скрывающихся под логинами, оказалось даже больше, чем я мог себе предположить. Они прекрасно понимали и меня самого, и предназначение газеты, порой, возможно, даже несколько завышая оценки. И не только понимали, но, куда важнее, ЦЕНИЛИ, видя во мне в отличие от прочих, не шута горохового, не тупого физрука, а нечто другое. Наконец, за полтора года существования газеты я услышал в адрес и себя, и её столько добрых слов, сколько не услышал, пожалуй, и за всю жизнь.
Если никто не давил, не препятствовал, почему же тогда закрываете газету, которая только – только зазвучала в народе, только – только стала по - настоящему раскручиваться?

«Всё-таки причины закрытия газеты – экономические или политические?»
- допытывался логин «Сергей» в ходе так и не состоявшегося диалога в сети, назначавшегося на 16 сентября. Что ответить на это? «Знай наших» задумывалась как рекламно-информационная газета. Надеялся, что она сама себя через год - полтора начнет кормить. Не получилось. И больше добавить, «Сергей», мне нечего. Сам, надеюсь, всё правильно поймёшь, сам во всём разберешься.

Об отношении к «Айне»
Оно полностью адекватно её отношению к «Знай наших.» Ничего я против неё не имею. Все мои выступления были направлены не против этой газеты, а против принудительной подписки на неё. По форме «Айна», - вполне современное издание, из числа тех, которыми сегодня хоть пруд пруди. По содержанию же, по подаче материала – это даже не вчерашняя, а позавчерашняя газета, не имеющая своего мнения. Руководству района нужны результаты, успехи, вот она и успешно обслуживает это направление, не замечая, как превращается в «орган издания акимата». Понятно, не за так. Без поддержки властей, на одних объявлениях, прогнозах погоды и гороскопах «зеркало» давно бы разбилось. Что же, как говорится, каждому своё. Дай Бог, чтобы её журналистки ещё и верили в то, что пишут. Об остальном лучше меня скажет логин «Осень»: «Заметила, «Айну» читаю выборочно. Кое-что, конечно, нравится. А в основном чувствуется подкаблучное отношение к местной власти. Отрадно, что есть ваша газета, чтение которой вызывает разные эмоции и чувства: негодования, восторга, недоумения, патриотизма…».

О сайте
Расставаться с сайтом я пока не собираюсь. Всё то время, пока будет идти работа над журналом, на сайте будут выставляться избранные материалы первых 17 номеров. Не исключаю и появление свежих. Внимательно выслушал бы предложения по созданию на базе сайта интернет-газеты, или другой реконструкции его в современном духе.

О журнале
Я рассчитываю закончить подготовку его к печати к новогодним праздникам. Но точные сроки, тем не менее, называть не буду. По сравнению с первым, новый журнал будет значительно разнообразнее тематически. Изменятся формат, подача материала. В журнал войдут все лучшие материалы, опубликованные в газете. Будут рассмотрены и учтены все подсказки, советы, пожелания. Всё, что интересно для вас, интересно и нам, интересно всем. Конечно, хотелось, чтобы в нем как можно шире был представлен бизнес райцентра. Но это целиком будет зависеть от самих предпринимателей. За так никто их рекламировать не собирается, но и навязывать им разместить свою рекламу в журнале тоже никто не будет. Ну вот и всё, пожалуй, что я хотел напоследок сказать читателям. Осталось разве поблагодарить всех за внимание и поддержку. Они дорогого стоили. И последняя информация для тех, кто интересовался, где можно посмотреть первые номера газеты. Отвечаю: они есть в районной библиотеке. Если кому вдруг понадобится весь комплект номеров, обращайтесь ко мне. Очень надеюсь, что с настоящими друзьями и ценителями газеты мы не потеряемся и после того, как газета перестанет выходить. Кстати, юридически правильнее будет сказать так: газета не закрыта, а ёё выпуск пока лишь приостановлен…

Вычеркнутые из истории
Передо мной две книги небезызвестного П.М. Черныша: «Эпоха Бородина, время Демиденко» и «Наш отчий край –Карабалык». Первая, которую всем настоятельно советую прочесть, ни что иное, как откровения одного из типичных представителей так называемых «воспитанников партии и комсомола» - номенклатурной элиты советского общества. Выпускник истфилфака, Черныш большую часть своего трудового стажа тем не менее заработал не за учительским столом, а в коридорах власти, пройдя по ним путь от комсорга студенческой группы до секретаря обкома партии. Четверть века состоял в членах бюро обкома. Первым среди своих комсомольских учителей Петр Максимович называет бывшего первого секретаря ЦК ВЛКСМ С. Павлова, того самого «румяного комсомольского бога» из стихотворения Евтушенко, который «на нас, поэтов, кулаком грохочет, и наши души хочет мять, как воск, и вылепить своё подобье хочет». Как сорную траву вытесняли всех не похожих на них из общественной жизни эти благообразные, образованные, идейно подкованные «воспитанники партии и комсомола». Проиграв, потерпев сокрушительное поражение, те из них, кто помоложе, в большинстве своем, как ни странно, все еще остаются наверху. Всё еще правят бал в стройных номенклатурных рядах. Названная выше книга полезна уже тем, что поможет всем любопытствующим разобраться в феномене такой удивительной непотопляемости былой комсомольской элиты, молодой партийной поросли.
А вот после знакомства с другой, именуемой в народе «историей района», мне лично стало просто обидно за автора. Весьма спорный, но в общем-то достаточно информативный в первых пяти-шести главах, сей труд в последующих частях постепенно трансформируется в голый, не всегда связный перечень дат, событий и фамилий в первую очередь «руководящих товарищей». Чем был интересен тот или иной конкретный имярек, кроме того, что оное время находился в начальственном кресле, из истории района по Чернышу, потомки, увы, так и не узнают. И это не мудрено. Знал-то наш район Петр Максимович в основном по сводкам, отчетам, рапортам, архивным бумажкам, да по редким инспекторским турне в компании с районным начальством. А материалы по новейшей истории района ему, похоже, вообще кто-то из наших деятелей подбросил, руководствуясь прежде всего коньюктурными соображениями, желанием угодить нужному человеку во власти. Не забыв никого из уроженцев района, шедших с ним долгие годы в одной партийно-комсомольской сцепке, воспев осанну всем первым руководителям района последних лет, многих и многих достойных людей он вообще обошел своим вниманием.
- Кого, кого, а твою маму люди никогда не забудут. Столько она людям доброго сделала, - говорили мне неоднократно покалеченные войной фронтовики, солдатские вдовы, весь обездоленный, обиженный, выработавший свой трудовой ресурс, и потому сразу ставший никому, кроме неё, не нужным, как выбракованный тягловый скот, простой рабочий люд. Ни словечка о маме в труде Черныша. С трудом в общем списке отыскал и Семена Ивановича Татьянченко, имя которого наряду с маминым были больше всех других на слуху в районе в 50-70-х годах. И не мудрено. Власть-то у нас в основном была и остается транзитной. Привезут, посадят в кресло очередного начальника начальников, дадут порулить, чтобы через время пересадить в другое. А эти двое были своими. Мама свыше тридцати лет возглавляла собес. Потому все про всех в районе знала, и весь район знал о ней. Что касается Семена Ивановича, то он один сделал для района никак не меньше, чем все его герои соцтруда вместе взятые.

Дороги Семена Ивановича
Вот таким, как он выглядит на единственном сохранившемся у меня фотоснимке, я и буду помнить Семена Ивановича Татьянченко до конца своих дней. Невысокого роста, коренастый, в неизменном, защитного цвета кителе и такого же цвета брюках «галифе», заправленных в хромовые сапоги, с зеленой, уже тогда вышедшей из моды полуармейской фуражкой на голове…Обычная униформа тех, кого, называли солдатами коммунистической партии. Он и был ее солдатом. Сын бедняка, рано потерявший отца, Татьянченко до первого призыва в армию батрачил у кулаков. После армии поступил учиться в наш техникум, но уже после второго курса политотделом был отозван с учебы и направлен работать управляющим одного из совхозных отделений. Кстати, закончил техникум Семен Иванович уже когда ему перевалило за пятьдесят. Заочно.В должности председателя райисполкома.
На войну Семен Иванович ушел в сорок первом, с поста третьего секретаря Карабалыкского райкома ВКП(б). Начав войну в стрелковом взводе, закончил ее в должности заместителя командира артдивизиона по политчасти. Был ранен, контужен, награжден боевыми наградами. По возвращению домой, до целины возглавлял сельскохозяйственный отдел райисполкома, поднимал на ноги порушенную в военное лихолетье основную отрасль – кормилицу района. В 1953 году был избран председателем райисполкома. В 1956 году за труды свои получил орден Ленина, а через три года по причине малограмотности очередным дежурным в районном кресле номер один был отправлен завхозом в совхоз «Бурлинский».
К счастью для района, долго там Татьянченко не задержался. В феврале 1961 года ему велели принимать районный дорожный отдел. Бросили, так сказать, на прорыв.
И если бы Семен Иванович ничего больше другого для района, кроме тех, дорог, что построил, не сделал, ему бы только за них нужно было поставить памятник. Впрочем, эти дороги сами по себе неплохой памятник Татьянченко. Очень немногие руководители предприятий райцентра (о совхозах я речи не веду) могут похвастать такими «памятниками». Разве что Василий Леонтьевич Прачев, Борис Ильич Брунштейн, Артур Абрамович Больдт и Петр Александрович Зыков. Без них, без дела рук этих руководителей татьянченковской закваски Комсомолец был бы совсем другим.
До Татьянченко этот самый доротдел, влача жалкое существование, фактически лишь числился таковым. Не имел ни собственной базы, ни техники, ни кадров. За несколько лет отсыпал лишь восемь километров дорожного полотна от Бурлей до Надеждинки. Полностью устранившись от ухода и присмотра за полевыми дорогами. За четыре же года с Татьяченко механизаторы дорожно-эксплуатационного управления № 408, как стал именоваться доротдел, «произвели два миллиона земляных работ. Из них сложилось 190 километров высокой насыпи нескольких дорог…Насыпь приняла на свою широкую грудь 132 тысячи кубометров щебня и пыленки с Надеждинского щебзавода. Чтобы доставить это покрытие на дороги, потребовалось сделать 88 тысяч рейсов в основном грузовиками и самосвалами Комсомольского автохозяйства». Это я процитировал Александра Алексеевича Басова, ведущего журналиста районки тех лет, посвятившего делам коллектива Татьянченко целый разворот в одном из июльских номеров 1965 года. Практически все существующие и по сей день так называемые грейдерные дороги в районе были построены Татьянченко. Подчеркиваю – именно Татьянченко. Потому что без него, без его наработанных годами связок, крепкой хозяйской хватки, без умения организовать, повести за собой коллектив таких дорог, как построил он, в районе не было бы еще годы и годы. Судите сами. Если ДЭУ – 408 в 1962 – 1964 годах ежегодно отсыпалось около 50 километров дорог, то в иных управлениях не отсыпалось в год и одного километра. Не зря все три эти года наше ДЭУ признавалось лучшим не то, что в области, но и в республике.
При Татьянченко же, весной 1965 года, кстати, в год его шестидесятилетия, на трассе Комсомолец – Тогузак легли первые километры асфальта. Причем в день укладывалось 500-700 метров черного покрытия. При тогдашней технике, при тогдашних технологиях это было не то, что хорошо, а просто здорово! Работы по прокладке трасс велись с ранней весны до поздней осени, порой в две смены.
Причем строило ДЭУ исключительно хозяйственным способом. Семен Иванович сознательно отказывался от подрядчиков, подсчитав, что каждый километр дорог, проложенных собственными силами, обойдется намного дешевле, чем если бы их прокладывал подрядчик. И не ошибся в своих расчетах.
При этом сэкономленные средства шли не только на укрепление материально-технической базы, но и на строительство жилья для рабочих. За четыре года в ДЭУ собственными силами были построены: мастерская с несколькими цехами, утепленный гараж, семь домов на восемь квартир, три склада, помещение конторы с просторным красным уголком. А производственная база управления мало что сияла чистотой и порядком, но, единственная в районе, еще и радовала глаз зеленью газонов и цветами.
Я не знаю, не могу припомнить другого такого коллектива, члены которого с таким искренним доверием и неподдельным уважением относились бы к своему начальнику, как кадровые рабочие ДЭУ - к своему начальнику. Называя батей, и относились к нему соответственно как к главе большой семьи. Знали, что тот и спросить умеет, и в обиду не даст, и поможет каждому, коли какая нужда случится. Да и для самого Семена Ивановича общение с коллективом никогда не было в тяжесть. Знал, чем живет, чем дышит каждый рабочий, каждый специалист. А как он возился с каждым, даже самым заблудшим человеком, пытаясь разглядеть в нем настоящее, не наносное не придуманное. В том числе и со мной самим. Ведь несколько месяцев на заре самостоятельной жизни мне посчастливилось поработать в коллективе ДЭУ, который в те годы, по моему твердому убеждению, был лучшим трудовым коллективом района. Был настоящим коллективом единомышленников. И надо было видеть, как отметили дорожники шестидесятилетие Татьянченко 10 октября 1965 года. И надо было слышать, какие слова там были сказаны в адрес «бати», какие песни спеты…
- Семен Иванович, пока вы с нами, наш битум будет таким же горячим, как ваше сердце.
- Вам бы еще хотя бы лет шестьдесят прожить для общей пользы…
Не получилось. Умер в 1983 году, уже тогда фактически забытый всей районной верхушкой, но не теми, с кем он жил и работал, кому помогал и словом, и делом. Живет память в народе о Семене Ивановиче и сегодня, и это намного важнее портретов на центральной площади и места в истории по «воспитаннику партии и комсомола».

1 сентября в райцентре открылась новая, третья по счету средняя школа, которой сразу с рождения присвоили имя Мухамеджана Сералина. Она разместилась в помещениях лабораторного корпуса Казахстанского агротехнического колледжа, прекрасно отремонтированных за лето строителями «Статуса».
- У нас к «Статусу» никаких претензий, - говорит директор школы Аскар Бисенов, - своё дело строители выполнили прекрасно. В ходе реконструкции были учтены практически все наши предложения и замечания. Да и сами учителя не сидели сложа руки. Едва строители покидали класс, как педагоги тут же принимались за его оборудование и оформление.
Помещения, в которых я бывал неоднократно как до ремонта, так и в ходе его, сегодня, конечно, не узнать. Широкие коридоры, просторные, как бы на вырост, классные комнаты, а такого, как в школе № 3 актового зала, нет, пожалуй, ни в одной другой школе района. Прекрасное впечатление производят кабинеты истории, информатики, физики. Любо-дорого зайти-заглянуть в так называемый мини-центр, где учебники соседствуют с игрушками. Картинка! Ведь предназначен он для ребят, которые только готовятся стать школьниками. А всего вместе с ними в школе сегодня 222 ребенка: от первоклассников до одиннадцатиклассников. Причем не только ребята казахской национальности. Полностью укомплектована школа педагогами, техперсоналом. Одним словом, правнукам Мухамеджана Сералина созданы все условия для занятий. Остается только прилежно учиться.

Нас было много на челне.










Вот они мы – «сектанты», «отщепенцы советского народа» 60-х годов, не пожелавшие, не сумевшие жить, работать и думать как все. В том, собственно, и состояло все наши прегрешения перед народом и страной. Умевшие жить лишь бескорыстно, их тех далеких и прекрасных лет нашей коммунистической диссидентской юности мы совсем иначе видели и нынешний век, и нынешнее поколение. Мы верили, надеялись, что люди 21-го века будут лучше, чище, честнее нас, и жить они будут куда лучше нашего. Мы проиграли, но не раскаялись, и ни о чем не жалеем. Уже многие и многие из друзей унесли свои несбывшиеся мечты и нереализованные идеи в могилы, а те, что пока остались на белом свете, никогда не просили и не будут просить пощады и жалости у победителей. Кроме сегодняшнего дня, есть ещё завтрашний и послезавтрашний.
Мы кончены. Мы отступили.
Пересчитаем раны и трофеи.
Мы пили водку, пили «ерофеич»,
Мы настоящего вина не пили
Авантюристы, мы искали подвиг,
Мечтатели, мы бредили боями,
А век велел – на выгребные ямы!
А век командовал: « В шеренгу по два!»
Мы отступили. И тогда кривая
Нас понесла на век. И мы как надо
Приняли бой, лица не закрывая,
Лицом к лицу, и не прося пощады.
Мы отступали медленно, но честно.
Мы били в лоб. Мы не стреляли сбоку.
Но камень бил, но резала осока,
Но злобою на нас несло из окон
И горечью нас обжигала песня.
Мы кончены. Мы понимаем сами,
Потомки викингов, преемники пиратов:
Честнейшие – мы были подлецами,
Сильнейшие – мы были ренегаты…

Это написал Павел Коган, наш поэт погибший в боях за свободу и независимость нашей советской родины. Его «Бригантина» была нашим гимном.

…«Нас было много на челне». Особист воинской части, где я служил, уже после моего дембеля отчитываясь перед личным составом о проделанной работе, выразился так: «Максименко и 17 его друзей-отщепенцев». Это только заводил: издателей и активных авторов журналов «Фиат люкс», «Шомпол», «Восход», «Гильза», «Кирпич», «Алый парус» было примерно такое количество. Постоянных же читателей - не меньше двух сотен. По всему Союзу. Читали наши журналы в Киеве и Одессе, Москве и Ленинграде, в Риге и Оренбурге, в Уральске и Усть-Каменогорске, и конечно, в Комсомольце. Ведь судьбы многих из тех семнадцати так или иначе были связаны с Комсомольцем, Карабалыкским районом. Николай Миронов и Александр Комаров, братья Валерий и Юрий Сердюк, Василий Безбородников, Валерий Жуков…
Я был первым, с кем начали выяснять отношения чекисты. Особист Глинскис пришел ко мне 1 февраля 1966 года. За десять дней до начала печально знаменитого процесса над Даниэлем и Синявским. Потом они навестили всех, не пропустив практически никого из тех, чьи имена появлялись в журналах – обыкновенных школьных тетрадках. И вели себя доблестные чекисты с каждым из нас ничуть не лучше, чем обращался с Юрой Сердюком его «доброжелательный» жандарм. И обвинялись мы, ни много, ни мало, как в антисоветской агитации и пропаганде, распространении антисоветской литературы. То есть в деяниях, предусмотренных статьей 70 Уголовного кодекса, той самой, по которой получили в конце концов свои сроки на постыдном судилище Андрей Донатович Синявский и Юлий Маркович Даниэль…
Обо всем этом я рассказываю в повести «Мы остались в шестидесятых», несколько переработанные отрывки из которой и предлагаю вам на прощанье. «Нас было много на челне»… Не осталось уже, считай, никого, и почти за каждой судьбой – трагедия. Давно уже, и тоже трагически ушли из жизни Василий Безбородников и Юрий Сердюк, о которых речь ниже. Вот только я все живу и живу… «И один, доживая за всех, тщусь доделать, что мы не успели, сам себя поднимая на смех»…


«Любовь рифмуется с любовью»
…Василий Безбородников приехал учиться в наш техникум где-то в 1962 году из Еманжелинска, успев после школы поработать литсотрудником в городской газете. Проблем с учебой у Василия, в отличие от многих наших приятелей, не было. Техникум он окончил с красным дипломом. И, может, получился бы со временем из Безбородникова незаменимый на селе механик-врачеватель тракторов и комбайнов не пресекись его дорожка с нашей разлюли – компанией. Народ подобрался крепкий, спортивный, самолюбиво-неуступчивый. Тренировки чередовались с потасовками на танцплощадке, лекции и семинары – с дружескими пирушками.
Последние вскоре вытеснили и танцы, и спорт, став основной формой нашего общения. Пито алкогольного зелья было много, но и обговорено, проспорено, порой до кулачков, столько, что с лихвой хватило бы на добрый университетский гуманитарный курс. Жарко дискутировались литературные новинки, общественно-политические события в стране и мире, собственные стихи, которые писали почти все… После таких многочасовых застолий путь лежал, пусть и через опохмельную рюмку, как правило, в библиотеку. Тогда мы еще верили, что ответы на все случаи жизни можно найти в книжках.
На одной из пирушек мы и познакомились. Первое, что просто не могло не броситься глаза – это внешний вид Васи. Природа наделила парня светлой головой, отзывчивой, поэтической натурой и… горбом на спине, всегда почему-то напоминавшем мне сложенные крылья ангела. Если уж мы – крепкие, здоровые, лишенные, по крайней мере, видимых физических недостатков, в глазах обывательского быдла и «отцов общества» выглядели этакими нравственными уродцами из-за нежелания жить под диктовку, то каково было Безбородникову – как бы дважды отверженному? Друзья, впрочем, никаких скидок Василию за его физические особенности не делали. Наоборот, досаждали ему, пожалуй, более чем кому – либо. Но это были претензии равных к равному, к изъянам образовательным, и никогда – к физическим. Тем более, что Василий сам давал обильную пищу тому, постоянно попадая в курьезные ситуации из-за своего неуемного темперамента и мировоззренческой упертости. Он сам нашел точную метафору своей вулканической натуре, сравнив себя с готовой ежеминутно взорваться бомбой. Вот эти – бессмертные для его друзей строки:

Я – бомба. Мыслей толуол
В железной стиснут оболочке,
И как бы ни был бы я зол,
Ничто несчастий не пророчит.
Вокруг вы вертитесь игриво,
И я порой вам улыбнусь,
Но бомбы созданы для взрыва –
Ступайте прочь, а то взорвусь!











…Василий активно участвовал в нашем самиздате. Устав протестовать против многочисленных правок его стихов, он начал издавать собственный журнал «Алый парус». Большую часть Васиного журнала занимали стихи его самого, а также его еманжелинских друзей. Тон задавала некая Римма Догилева (фамилия изменена). Собственно, для неё одной Безбородников и издавал свой журнал. Это был её журнал. Журнал как признание в любви. Восторженный горбун, словно бы сошедший со страниц любимого нашего Грина, терпеливо кроил из ткани собственного романтического миропонимания корабельные крылья для своей Ассоль. Но знала, догадывалась ли сама девушка о тех чувствах, что питал к ней Василий?
Отвечу отрывком из её письма: «Если я давно знакома с человеком, который мне нравится, я не замечаю, некрасив он или красив… физическую красоту я ставлю на второй план. Вообще, мне кажется, красивые душевно - не бывают уродами. Что-то у них всегда есть такое, что привлекает..» Прекрасные слова! Но между ней самой и Василием всё кончилось тем не менее одним только почтовым романом. Поняв, что он, увы, не Грей, а всего лишь безнадежно влюбленный портняжка, уехал Василий за «тридевять земель», в бывшую казачью станицу Рубежку, что под Уральском. До смерти работал в школе. Без семьи и любимой. Умер почти по Маяковскому, - от водки, но не от скуки. На дружеской пирушке. Некогда было скучать Василию Алексеевичу. Ходил походами на плотах по Уралу, беспрестанно что-то творил – придумывал как для ребятни, так и для взрослых. И натворил – напридумывал такого, что хотя бы несколькими строчками, да вошел в историю Приуралья. Вот недавно и известный писатель Николай Корсунов в своей новой книге Василия Алексеевича добрым словом помянул...
А что же Римма Догилева? Дождалась ли она своего Грея? И стоила ли она вообще Василия? В том всё и дело, что стоила. И даже не потому, что писала стихи не хуже его. Опять же цитирую письмо Догилевой: «Здесь много девчонок, которые кончили, кто 6 кл., кто 7, и побросали. Теперь вкалывают. С этих лет?! Долгим им век покажется, очень долгим. Что у них впереди? Обычная серенькая жизнь. Повкалывают лет до 17 и замуж, и всё… Я очень боюсь погрязнуть, и поэтому самым главным считаю – это выучиться. И не считаю зазорным признать, что презираю тех, кто после школы идет на фермы, или куда-то ещё – вкалывать. Это – дутая слава. Я не хочу славы, пропахшей насквозь навозом»… Вот такая была девочка - эта Римма Догилева, писавшая стихи, нравившиеся и Васе, и всем нам. Не из стойла. Не из быдла. Не из рабов.
Очень хотелось, чтобы у неё, не в пример Васе, всё в жизни сложилось бы удачно. И всё у неё сегодня есть, а чего нет – будет. И самое главное её достояние – скроенный Василием «Алый парус», бережно хранимый в стопочке потускневших тетрадных листочков. И никогда, и ни за что она с этим богатством не расстанется, и сыну ВАСИЛИЮ передаст по завещанию. Улыбнётесь и скажите, что в жизни так не бывает? Вы правы, к сожалению. Но кто знает, кто знает… Ведь вот к чему призывал, ведь вот, что обещал Василий Безбородников в одном из своих стихотворений:

Отбрось перо! Труд похвалы достоин!
Иди к любимой. Подождёт строка.
Любовь рифмуется с любовью.
А сердце – с сердцем. Прочно, на века.
И вот ещё пара его стихов:

* * *
А ты, наверно, спишь, а ты не знаешь,
Что домик наш почти что занесен.
В печи смола слезу свою роняет
И ветер что-то шепчет нам спросон.

А ты, наверно, спишь, а ты не знаешь,
Что молча у печурки мы сидим,
Где лапы елок, разомлев, роняют
Волшебницами запахи весны.

А ты, наверно, спишь, а те не знаешь…
Тебе приснится солнце в вышине,
И как мы в лагерь весело шагали,
И рыженькая белка на сосне.


ПАЯЦ
Твои приливы и отливы,
Твой звездопад, твоя весна –
Околдовали, закружили,
Безумцем сделали меня.
Я – твой лунатик! Твой – покорный!
Иду у жизни на краю.
Весь мир молчит, хотя бы ворон
Вдруг каркнул, сон с меня стряхнув.
Я вновь иду на свет холодный
И по - земному стынет страх
В не видящих внизу бездонность,
Как крылья вскинутых руках.
И мир молчит. Молчит мертвецки,
Мир леденящим сном объят.
…Жду лунный свет, когда паяцом
Начну над миром вновь играть.


«Им взбрело в голову, что я хочу опровергнуть Ленина»
Валерий и Юрий Сердюк - коренные надеждинцы.Валерий учился в техникуме, был первым стилягой в райцентре, прекрасно играл в волейбол, тягал штангу. Много и серьезно занимался самообразованием.Писал стихи, прозу, выпускал свой журнал «Восход». Его квартира в общаге техникума была излюбленным местом наших сборищ. За Валерием потянулся к нам и его младший брат Юрий.И , конечно, был принят, как свой. Все наши журналы охотно печатали его стихи, и как поэт Юрий рос буквально на глазах. И, возможно, добился бы и в поэзии, и в жизни, куда большего, если бы однажды не ушел навсегда . Впрочем, такой свой исход Сердюк-младший предвидел еще в ранней юности. Кроме стихов, в которых я каждый раз нахожу что-то новое для себя, от Юры остался и один из его послеармейских дневников, отрывок из которого и публикую. Вот так, как его, учили уму-разуму чекисты и всех нас, в ту пору, считай, ещё зеленых мальчишек.


Страничка из дневника.
10 апреля 1969 года. …С первых дней службы вел дневник «Чужие дни», где записывал всё, что видел, т.е. истинное лицо нашей армии. Были там и отвлеченные рассуждения о жизни вообще. О людях, обществе, искусстве. Короче, много было таких «безумных» мыслей, которые второй раз уже не придут…15 января ложусь в госпиталь. Там много читал и вёл дневник «Госпитальные дни», где по дурости записывал всевозможные ухищрения для комиссации. И вот наконец я официально признан «негодным в мирное время». Я на седьмом небе. Наконец-то домой!
Прихожу в часть, и в тот же день ухожу в самоволку, оставив все свои записи в тумбочке. А тут надумали шнырять по тумбочкам в поисках «плана» и т.д. Какой-то кретин нашел необычными мои записи. Как раз в отряде был капитан особого отдела. С моими тетрадями – к нему. Вызывают – меня нигде нет. Прихожу вечером пьяный, счастливый – скоро домой. Узнал – чуть не рехнулся. Не дожидаясь вызова, врываюсь в канцелярию, где происходит разбор моей писанины. «Это моё личное дело!» - начал было, но замолчал. Капитан сказал: «Мы не дети, а здесь пахнет не только личным делом. Контрреволюция. Антисоветчина.»… И ещё много «анти»…
Сам капитан – член Союза писателей Узбекистана. Он сказал: «У тебя есть талант, но не губи себя». Это мне польстило, но я знал, что будет дальше. Из чемодана извлекли письма брата Валерия. Можно сказать, это было самым страшным. Я мог загубить его. Все тетради, записные книжки, стихи, письма капитан забрал с собой. И началось… Назавтра вызывают в политотдел на беседу. Захожу, козыряю, докладываю – всё трясется. Впереди и по бокам два подполковника, полковник – начальник политотдела, ещё какие-то офицеры. После пятичасового разбора моих бумаг слышу: « С вашим положением вы находитесь под статьей от 3 до 7 лет за распространение нелегальной литературы и антисоветскую пропаганду. Иначе мы не можем расценить вашу писанину, как злостный пасквиль на советскую действительность»… Я пытаюсь доказать, что всё это только для себя, что я никогда не имел цели агитировать кого-то… Но им взбрело в голову, что я хочу опровергнуть Ленина. Невероятно. Правда сказали, что у них нет цели посадить меня, хотя все законы на то есть. «Мы будем убеждать в принудительном порядке», - сказал кто-то из них. Еще они не поверили на основании «Госпитального дневника» в мою болезнь. Я смело заявил, что готов лечь повторно. Так и сделали.
Это страшно. Я уже чувствовал себя не в госпитале, а в заключении. Как раз была весна, всё цвело, оживало, а я увядал, увядал. Сколько мыслей потерял я за это время в госпитале. Писать не было возможности. Вокруг все чужие, дикие – меня положили не в то отделение, откуда комиссовали. Хорошо, что там была Люся, медсестра. Как она мне помогла! Спасибо ей!.. В день по нескольку раз тщательные обследования. Я уже не верил в успех, но знал, что среди солдат мне уже не быть. Ведь меня назвали предателем, преступником. Для меня было два места – дом или тюрьма. Через две недели меня прямо из госпиталя привезли в политотдел. В медкниге было записано, что прежний диагноз подтвержден. Запомнились слова врача: «Жаль мне тебя. Не бойся, ты поедешь домой. Но смотри. Бросай это дело. Сейчас быстро хребет перебьют». Хороший он человек.
В политотделе долго не держали. Пожелали успехов, пожали руку. Я поблагодарил. И в самом деле, это были замечательные люди. Что им стоило уничтожить меня? Но на этом всё не кончилось. Мой капитан (писатель) поволок меня в особый отдел. Под рукой у него была толстая папка с моей перепечатанной на машинке писаниной. Он всё твердил, что у меня несомненный талант, что сама природа дала мне в руки перо. «Ну и используй же это правильно. Ведь ты бесполезно тратишь силы. Писатель есть писатель, когда его печатают. А кто станет печатать эту макулатуру?».
Особый отдел. Мрачное здание. У дверей вооруженный караул. Мрачный, почти без мебели кабинет с массивным столом и огромным сейфом. От меня требовалось написать объяснение, как они сказали, «историю моего падения». Ничего труднее для меня в моём состоянии не было. Всё же кое-как написал четыре листа, и меня отпустили с Богом. Капитан на своем мотоцикле подвёз к части, попрощались. Он как-то странно посмотрел в мои глаза. Даже сейчас передо мной этот непонятный взгляд.
…На следующий день после обеда вызывают в штаб. Там капитан и ещё подполковник особого отдела. «Где ваша обходная?». Сердце оборвалось. Чуть не упал. Сажают в машину. Опять - в особый отдел. Зачем? Моя объяснительная не удовлетворила их. « Ты должен поехать домой без камня на сердце. Выложи всё». И вот в течение десяти часов мы вместе с подполковником писали объяснительную. Это были страшные часы! Я был уверен: после этого – тюрьма. Я терялся, а подполковник злился от моего бессилия выразить мысль. У него как-то странно краснели белки. Наконец, написано. Жмём друг другу руки. «Не могу сказать, что это наша последняя встреча, может быть, придётся ещё кое-что выяснить, но обходную оформляй. На этой неделе уедешь».
И вот я на вокзале. В кармане расчёт – более 100 рублей. Провожал самый лучший друг. Напились, чуть не опоздал на поезд. Еду домой, а не чувствую, разрази меня, гром, не чувствую буквально ничего. Я не уезжал. Я сбегал из Ташкента… Меня изгнали… Все трое суток пути пил в ресторане, внушая себе радость возвращения. Ничего не получалось. И только когда я увидел мой дом, внутри что-то взорвалось, из глаз потекли слёзы. Это было за всё…


Юрий Сердюк

* * *
Я напишу о том, как сквозь туманы
Дождей осенних, запретив любовь,
Мчат поезда в неведомые страны,
И странно то, что мчат не за тобой.

Гудят. И рвут все клятвенные связи.
И вновь пропахнет женщиной вагон.
И вновь цветы, не дареные, вянут
От милых рук далеких далеко.

И женщина не встретит на перроне,
И женщина не выйдет из дверей,
И вам на грудь печально не уронит
Лицо и волос с запахом дождей.

Ушел состав. Среди огромной ночи
Один стоишь. И стынут фонари.
И лишь такой, как ты же, одинокий,
Сочувствуя, протянет прикурить.

И вдруг поймешь, что здесь тебе не место.
И вновь туда, где осень гасит свет.
Где все дожди висят сплошной завесой,
Где ты плохой, но всё-таки поэт.

Где можно не бояться, что без вести
Уйдёшь в дожди на чей-то ложный след…
Весёлых строк не жди, моя невеста,
Тебе напишет их другой поэт.


* * *
Я осенней листвой, как крестом осенен,
Золотою листвой просветленных лесов.
Это осень ко мне прикоснулась, как сон
О стране золотой, где ни дней, ни часов.

Где среди приготовивших к смерти наряд,
Золотистых деревьев, уставших чуть-чуть,
Я хотел бы идти и идти в листопад,
Невпопад, не заботясь о том, что
бесцелен мой путь.

Я хотел бы ещё повидать журавлей,
Что над золотом рощ проплывут в синеве.
Вдруг услышать их крик о далёкой земле,
Где разлука не миг, а томительный век.

Я хотел бы ещё улыбнуться им вслед
И идти, запрокинув глаза, в листопад,
Раздвигать серебро паутинок, как в склеп,
Уходить в мою осень, в деревьев распад.

Я хотел бы иметь всё, что мне не дано….
Нет, не денег, ведь медь пятаков пустяки.
Мне достаточно было б дороги одной
Бесконечной туда, где живут лишь стихи.

Я ещё бы хотел полюбить навсегда…
Ах, как много хотел бы я!... Тихо бреду,
Возвращаюсь к делам и часам, и годам,
Отрешенный ещё, в золотистом бреду.

И смотрю на людей с золотинкой в глазах.
Ах, какая же мелочь – заботы земли,
Когда там, вдалеке, в голубых небесах,
Проплывут, прокричат над тобой журавли.

Л. Л.
Ты не была со мной, когда осатанев
От страсти женщин, от вина и дыма,
Я думал о тебе, как будто о стране,
Такой далёкой и такой любимой.

Ты не была со мной, когда к чужим губам
Тянулся я под взглядами чужими.
Прядь не твоих волос я убирал со лба,
Склонившись к ней и повторяя имя

Твое…Когда я пел его, читал, как стих,
Им задыхался, им дышал… В безумье
Моём. Ты не была со мной! Прости.
Не буду больше. Замолчу, как умер…

Комсомольская Германия.
Надеюсь, ещё остались в Карабалыке люди, помнящие Александра Лукановского - одного из лучших наших баскетболистов. Последний раз выходил он площадку защищать честь района в составе сборной весной 1993 года, получив при этом серьёзную травму. Залечивать её ему пришлось, конечно же, за свой счёт. Так как район, в лице спортивных чиновников по своему обыкновению тут же отошёл в сторонку: нас, мол, это не касается. Саша попал в мою группу не сразу. Поначалу, увидев перед собой полного, будто слепленного с Вини Пуха мальчишку, я ему отказал. Но мальчишка не отступил, в следующий раз пришёл с мамой. «Хорошо, согласился, - давайте попробуем!». Прекрасный баскетболист получился из Лукановского. Здорово играл, ничего не скажешь. И сыновья его, уверен, пришли бы ко мне проторенной папой тропой. Но, увы, перебрались Лукановские в Германию. У мамы супруги Саши Аллы Тамары Павловны Мосиенко бережно хранится вырезка из немецкой газеты с фотографиями внуков Марка и Артёма (стоят первые слева), которую прислала Алла, сопроводив следующими комментариями. «Наши мужички показали, что такое русаки! Сборная ребят-самоучек без тренера заняла среди четырёх команд первое место. Это наша игра, наше хобби, наш адреналин».

Десять лет тому назад перебрался в Германию и другой баскетболист- «сборник» Анатолий Лосев. И так же, как на мальчишек Саши, очень рассчитывал на детей Толи: Юлю и Юру. Мол, подрастут и обязательно пополнят баскетбольные ряды. Как видно на снимке, Юлия и Юрий Лосевы действительно за это время очень даже подросли, но, увы, не для баскетбола. Да о чём уж тут горевать, коль так получилось! Главное и у них самих, и у их родителей, всё в Германии складывается вроде бы нормально: есть работа, есть планы и надежды на будущее. Об этом рассказали сами Анатолий и Анна Лосевы, навестившие недавно посёлок, который для них навсегда останется Комсомольцем.

На следующем снимке (№ 3) Витя и Дима Альдергот. Обещающими, перспективными баскетболистами, прекрасными человеками росли братья, чей отец Игорь тоже успел отметиться у меня в качестве гандбольного вратаря. Недавний переезд в Германию перечеркнул их спортивные карьеры, но не благодарную память. Как сказал ещё один из моих воспитанников:
- Вы будете, наверное, последним из всех людей нашей настоящей родины, кого мы когда-нибудь забудем.
Так что спасибо всем нашим, моим немцам за добрую память. Я тоже помню всех и каждого.

А вот Володя Краутер (фото 4) у меня не занимался, но летом все же забежал проведать в редакцию вместе со своими детьми по поручению отца. Ведь мы с Виктором росли в одном бурлинском дворе. И сколько же опять воспоминаний связано у нас с ним с тем двором. Захочешь - не забудешь... Номер был уже почти сверстан, когда зашел проведать Юрий Лейних с супругой, только что приехавшие на побывку на родину.





Богатырская семейка.

Побеждая мощь железа .
Якоб Нойфельд поставил себе
высокую планку – Олимпиада - 2008
Когда 15 лет назад семья Нойфельд приехала в Германию из Казахстана, практически ни у кого не было сомнений, что жизнь всех троих детей будет связана с тяжелой атлетикой. Отец-штангист, очень талантливый тренер. Свою страстную увлеченность спортом он сызмала прививал и обоим сыновьям, и дочери. Вся семья увлечена тяжелой атлетикой. Когда все собираются за столом, разговор то и дело возвращается к штанге, гантелям и техническим тонкостям этого тяжелого, в прямом смысле, вида спорта. Сегодня все они – спортсмены-тяжелоатлеты. И отец их тренирует.
Якоб уже стал в Германии одним из трёх самых перспективных штангистов в весе до 77 кг. Разумеется, тренироваться он начал еще в раннем детстве. А всерьёз спортивная карьера Якоба началась в 1993 году в атлетическом клубе Goliaf в Дортмунде, где живёт почти вся семья. До прошлого года он выступал за спортобщество бундесвера. Для продления контракта Якоб должен был переехать в другой город, но не сделал этого. Поддержка семьи – это больше, чем просто родственная связь. А коллектив спортивного клуба – это для него как бы продолжение семьи.
О 22-летнем штангисте Якобе Нойфельде пишут в центральных немецких газетах: «он поднимает за неделю вес десяти взрослых слонов!». Якоб выступает в высшей лиге страны, тренируется в атлетическом клубе в Дуйсберге. …А ведь есть ещё и учеба в вузе! Якоб Нойфельд готовится в будущем стать педагогом, преподавателем спорта и биологии. Но об этом он пока говорить ещё не готов. Сейчас главное – большой спорт. И планку Якоб поставил себе высокую – участие в Олимпийских играх 2008 года. Тренер высшей лиги Франк Мантек возлагает большие надежды на молодого спортсмена, на его физическую силу и технику. На сегодняшний день высшее достижение Якоба Нойфельда – это 143 кг в рывке и 172 кг в толчке. С такими результатами он уже вошел бы в первую десятку на Олимпиаде 2004 года.
Якоб не щадит себя на тренировках. Он с детства знает, что нужно очень много упорства и тяжелого труда, чтобы преодолеть самое непреодолимое – силу земного притяжения Земли. И одной только физической силы недостаточно, чтобы противостоять холодной мощи железа, которое готово за любую ошибку жестоко отомстить человеку, вступившему с ним в состязание. Главная нагрузка ложится на мышцы грудной клетки, спины, бедер, ног. В программе тренировок – около полусотни различных упражнений. Якоб выбирает каждую неделю 30 из них: упражнения с гантелями со штангой и другие. Спортсмен, весящий менее 77 кг, выполняет приседания со штангой весом до 220 кг. Так Якоб Нойфельд идет к своей большой цели. Так он побеждает мощь железа и силу притяжения Земли.
К. РОТМАНОВА. EUROPA – EXPRESS № 27 03.07 – 09.07.2006


На снимке из немецкой газеты Rundschau-Wochendend пятилетней давности (№ 280, ноябрь 2002 г.) вся богатырская семейка Нейфельдов. Якоб, Яков Яковлевич, Регина и Владимир, бережно и надежно держат на своих могучих руках, накаченных многолетними тренировками с тяжелым железом свою мать и супругу - Людмилу.
Она тоже в свободное время не прочь «отдохнуть» под штангой. А вот для всех остальных членов семьи, включая Регину, штанга – вовсе не отдых, а упорный труд, работа. Они занимаются или занимались штангой вполне профессионально, на европейском, мировом уровне. Таких семей с тяжелоатлетическим, так сказать, уклоном, и во всем мире, пожалуй, наберется совсем немного. Уникальную богатырскую семейку, словом, создали наши бывшие земляки, чего там говорить! Подробнее о сегодняшнем дне Нейфельдов, надеюсь, рассказать в журнале «Знай наших - 2007».


Если мечта Якоба Нойфельда сбудется, чего мы ему от всей души и пожелаем, то он станет вторым человеком так или иначе причастным к истории Комсомольца, который принимает участие в Олимпиаде. Ведь родился Якоб в Комсомольце и первым его тренером был его отец – знаменитый некогда наш штангист, гиревик, борец, учитель физкультуры Комсомольской восьмилетней школы Яков Яковлевич Нейфельд. Ну а первым нашим олимпийцем мы смело можем считать челябинского десятиборца Николая Аверьянова, воспитанника выпускника Карабалыкской ДЮСШ, мастера спорта международного класса Сергея Викторовича Пугача, принявшего участие в Олимпиаде -2004.

---